Copyright

This story is a copyright. No copying may take place

 without the written permission of the author.

Патрисия Бэкхем-Праут

Ручка

«Вытяни руку!»

Милка с трудом поднялась из-за парты и с ужасом  поглядела на занесённый над ней кнут.

«Вытяни руку!» Милка не сразу отреагировала, и сестра Анна сама ухватила ее за крохотную ручку.

«Вот тебе за воровство!» и кнут ударил. Слёзы хлынули из Милкиных карих глаз.

«Пожалуйста, сестра Анна, я не…»

«А это тебе за ложь!» Кнут вновь со свистом опустился, боль прострелила Милкину маленькую ручонку. Казалось, рука больше не принадлежала ее шестилетнему тельцу. Сквозь слёзы она видела, как рубцы начали прорезать руку крест-накрест. Как будто обнимая раненое животное, она крепко прижала к груди свою дрожащую ладошку.

«Садись!»

Милку часто шлёпала мама, но никогда в жизни она не чувствовала такого унижения. Даже воздух в классе, казалось, стал тяжелее от такого оскорбления. Одноклассницы опустили головы; белые банты на косах напоминали бабочек, согнувшихся в низком поклоне.

Это была приходская школа с учителями монахинями в маленьком городке на Среднем Западе Америки 1910 года. На этой безмолвно-чужой территории все жители маленькой общины переселенцев держались вместе, сохраняя навсегда уединение, обычное для их предков из старого Света, для тех, что бежали от беспорядков в Европе 19 века.

Из-за недавно перенесённой простуды Милке приказали остаться в классе во время утренней перемены. Ей было легко выполнить такой приказ – сидеть и читать – ведь читать она очень любила. Но она не смогла поиграть с подружками во дворе, наслаждаясь пушистым снегом и хрустящим воздухом.

И вот перемена окончена, маленькие девочки вернулись, отряхивая снег со своих лент и топая высоко застёгнутыми сапожками, сбивая снег и с них тоже. Едва рассевшись за парты, девочки вздрогнули от внезапного крика.

«Моя ручка! Моя любимая ручка, она пропала!»

Все повернулись к девочке с красиво накрахмаленным белым бантом в форме из прекраснейшей саржи. Её родители, богатые по общепризнанным меркам, занимались торговлей и делали щедрые пожертвования на содержание школы. Было настоящим потрясением видеть, что беда произошла с ребенком из такой состоятельной семьи.

Так как девочка продолжала вопить, Сестра Анна помчалась к ней. Когда поиски ничего не дали, монахиня медленно повернулась лицом к Милке, тихо сидевшей за своей партой в дальнем углу комнаты.

«Милка! Что ты сделала с её ручкой?»

«Ка…какой ручкой, Сестра? Я не знаю… ка…?»

«Нет, ты знаешь! Одна ты оставалась в комнате во время утренней перемены! Ну-ка, верни ей ручку, сейчас же!» Когда разъярённая женщина двинулась к ней, Милка изо всех сил вжалась в спинку старой парты. Пытаясь протестовать, она подняла руки над головой.

«Я, правда, ничего не знаю про её ручку!» Держа над собой школьную ручку с истёртым пером, Милка словно просила пощады: «Это всё, что у меня есть!»

Внезапно перестав кричать, хозяйка ручки выглянула из-за чёрной юбки монахини и со злостью прошипела в сторону Милки.

«Я знаю, что она у тебя! Я видела, как ты за мной наблюдала, когда я писала! Ты просто завидуешь, потому что ты нищая, нищая, нищая!»

И тогда Сестра Анна, пристально глядя на Милку, достала из складок юбки прут.

Молчание, последовавшее за наказанием, простиралось в серое утро за замёрзшими оконными стёклами. Тихонько потрескивали газовые лампы, скрипел по доске мел в руке у монахини, шуршали перелистываемые страницы, да изредка слышны были приглушённые ответы девочек.

Неожиданно тишину прорезал громкий возглас.

«Ой, вот она!» Ручка в конце концов нашлась в щели на девочкиной парте. Через всю комнату Милка видела эту ручку, выставленную всем напоказ. Она сверкала, словно драгоценный камень, в мерцающем свете газовых ламп.

Перья перестали скрипеть. Держа в руках свои потёртые выданные в школе ручки, маленькие девочки пристально глядели на красавицу ручку в абсолютном восторге. Повернувшись к классу, Сестра Анна одобрительно улыбнулась девочке. Урок пошёл своим чередом, ничего больше не было сказано. Про Милку все просто забыли. Единственным больным напоминанием была ее трясущаяся рука.

Наконец подошёл к концу этот бесконечный школьный день. Милка устало брела домой сквозь холод хмурого зимнего вечера, её рука в рукавичке прижималась к груди. Чётко вырисовывался на снегу её дом в окружении голых деревьев. Своими резными наличниками и маленькими оконными стёклами он напоминал дедушкин дом в Польше. Милка видела папину тень за кружевными занавесками.

Со смешанным чувством она медленно шла вперёд. Её папа всегда проявлял сочувствие и понимание, а вот мама – нет. Поскольку младший братишка был ещё слишком мал, в Милкины обязанности входило каждый вечер приносить домой дрова, но сейчас рука слишком болела. При звуке её шагов дверь распахнулась. Мама стояла, изумлённо глядя на неё сверху вниз. Дров не было. Милка стянула рукавичку со своей распухшей руки.

«Пожалуйста, Мама, она так болит. Я не могу поднять полено». Мама пожала плечами и повернулась, чтобы позвать Милкиного отца.

Когда папа увидел руку и услышал её рассказ, он пришёл в ярость. На другое утро он сумел ненадолго отпроситься с работы и решительно направился к школе. Но на его требования  объясниться и извиниться не обратили никакого внимания. Это происшествие не имело значения ни для кого.

С того промозглого зимнего вечера многое произошло в жизни Милки: приключения, любовь, потери. Прежде робкая девочка, она выросла человеком, преодолевающим любые трудности, сильной неунывающей женщиной.

Сейчас, очень старенькая, она тихонько сидела, а руки её покоились в ладонях взрослой дочери. Слушая этот рассказ, дочь вглядывалась  в мамины руки, теперь словно обёрнутые пергаментом старости. Она почти что видела маленькие розовые ладошки прежней девочки, изрезанные жестокими рубцами.

Событие давних лет застыло в тишине, окутавшей двух женщин. И тут глазами, полными слёз, тихо стекавших по стареньким морщинистым щекам, Милка внимательно посмотрела в глаза дочери и сказала:

«Я не брала ручку».